16+
пт 29 марта, 09:47
© 2012–2024 СМИ "Информационное агентство "Камчатка" зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Регистрационный номер:
серия ИА № ФС77-86144
16+

Фоторепортажи

Блокадное детство Нонны Бондыревой
Сюжеты
28 января 2014, 00:00
0 5590

Елизовчанке Нонне Петровне Бондыревой в этом году исполнится 77 лет. Почти двадцать из них она воспитывала детей в Оссоре — работала в детском саду, еще девять лет трудилась в Камчатском областном ЗАГСе в Петропавловске-Камчатском, сейчас — на пенсии. Эта женщина с сильным характером и прекрасным чувством юмора в сентябре 1941 года волей судьбы оказалась в блокадном Ленинграде. Накануне 70-й годовщины прорыва блокады Нонна Петровна поделилась своими воспоминаниями с нашим корреспондентом.

Потери

Я родилась в 1937 году. Когда началась блокада, мне было 4 года. Первым умер мой младший брат. Весной умерла мама. Тогда меня забрала к себе соседка (отец задолго до этого ушел на войну, откуда не вернулся, я искала его всю жизнь, но до сих пор не нашла), через месяц она сдала меня в приют.

С жизнью в приюте у меня связано одно яркое воспоминание. Война. Идет обстрел. Все в бомбоубежище. Мы тоже бежим туда. А я — растяпа — потеряла туфлю по дороге. Мне говорят: «Иди, ищи! Коли туфлю не найдешь, ничего больше не выдадим». И я пошла под бомбы искать потерянную обувь. Нашла. Запомнила хорошо: прожектора-прожектора кругом… и я по земле скоблюсь в поисках туфли. Мне было лет пять тогда.

Дорога жизни и смерти

Летом 1942 года нас эвакуировали из Ленинграда в Горьковскую область. Помню по реке шел пароход. На нем тоже были дети с нашего приюта, но только совсем маленькие: до трех лет. В них попала бомба. Пароход — пополам. Все утонули. А мы остались живы. Нас не задело.

К тому времени я уже не ходила из-за дистрофии: пузо — большое, голова — большая, а толку нет. Когда нас пересадили в поезд, меня «забросили» на верхнюю полку, там всю дорогу и ехала. Поезд то ехал, то останавливался надолго: пропускали военные эшелоны. У нас в вагоне было открыто окно, туда военные кидали нам продукты. Сами они ехали на фронт, ехали умирать, а нам кидали продукты… Знали, что наш эшелон с эвакуированными.

Взрослые дети

Поездом нас доставили в деревню Поповка Горьковской области. Целый год я лежала. Чтобы начала ходить меня питали одними сырыми овощами. И правда, к семи годами я встала на ноги и даже начала посещать школу.

Детский дом был огромный, четырехэтажный. Нас — детей — было много: все этажи заполнены, ведь сюда весь наш эшелон из Ленинграда «затолкали». Воспитателей на всех не хватало. Зато старшие мальчики (им было лет по 12-14, те, что постарше уже были на фронте) помогали нам, даже одевали: сами мы ничего толком не умели. Однажды в детском доме случился пожар, из здания нас выводили большие ребята. Я, помню, натянула на голову гамаши и пошла. (Смеется). Вот такой был пожар.

Каждый сам за себя

В целом там — в детском доме — такая психология была: каждый за себя, каждый хотел есть. И вот, когда нам давали кушать, надо было скорее кушать: хочешь руками, хочешь — пей через край, а то все у тебя отберут. Ложек не было, ничего не было. И мы хлебали как можно скорей. Долго так было. Наверно, года два-три. А потом, когда всех ленинградских разобрали — родственники нашлись — я осталась одна.

Снова голод

Меня отправили в другой детский дом в деревню под названием Швариха. Там дети были уже не ленинградцы. Там я пережила голод. Это были 1947-1948 годы. В это время я знала в лесу любую траву, которую можно было есть. Весной, когда оттаяли поля, мы собирали гнилую картошку. Просили воспитателя, чтобы он пек нам из них лепешки. Он, когда напечет, когда сам съест: ему тоже хотелось кушать. Жили так, пока не прислали к нам какую-то комиссию. Оказалось, что на нас продукты выделяли, а нам просто не доставалось. Руководство детского дома сняли. Когда пришла новая заведующая, видимо, сердобольная женщина, мы стали жить хорошо.

А вот в школе я училась плохо, была хулиганка и никого не слушала. За это меня наказывали: под горой был ключ, оттуда на кухню надо было таскать воду. Этой тяжелой работой как раз занимались те, кто получал «двойки» и хулиганил. С тех пор у меня сколиоз.

День, когда кончилась война

День, когда кончилась война, был самым обычным днем. Мы были в школе при детском доме. Помню, как к нам пришли в класс и сказали: «Война кончилась». Вы думаете, я обрадовалась? Лично я не захлопала в ладоши. Не сказала ничего. Кончилась война, и кончилась — мы все уже привыкли к тому, что у нас нет никого. Привыкли к этому одиночеству. Привыкли, что мамы нет, папы нет, никого нет. Ты сам по себе, понимаете?

Деньги, выбор и милосердие

Школу 9-летку я закончила в деревне Хващевка, всё той же Горьковской области. 10-й класс — в женской школе г. Городец. После этого, сказали:  «Иди куда хочешь» и отправили поступать в институт в г. Горький. Дали с собой целых 50 рублей. Я села на пароход, но когда у меня спросили билет, сказала, что у меня нет его, что я из детдома. Они меня «за так» перевезли. А я на самом деле боялась истратить деньги. Нам в детском доме никогда их не давали, мы не знали, что это такое и не умели их расходовать.

В Горьком я решила, что поступать буду не в институт, а в ПТУ, потому что там кормят. И за всю неделю, пока меня оформляли в техническое училище, я из этих 50-ти рублей израсходовала только 10 копеек на пирожок. Это уже много лет спустя, меня муж научил обращаться с деньгами.

В ПТУ мне дали список специальностей: радиотехник, конструктор, фрезеровщик… Я думаю: «Не знаю, кто такой фрезеровщик. Пойду во фрезеровщики». Вот и пошла. Работала на большом станке. Закончила ПТУ с отличием. Жила в общежитии.

По комсомольской путевке поехала в Нижний Тагил на кирпичный завод. Там было тяжело работать. Мы даже взбунтовались, и мне за это попало. Неподалеку трудились немцы-военнопленные. Но у меня к ним не было зла. Часто ходили к ним, пытались разговаривать. Что-то понимала, что-то нет. Они-то на немецком. А я только слово «arbeiten» и знала. В деревне, где был детский дом, когда я была маленькая, мы таскали хлеб в лагерь военнопленных немцев, чтобы они поели. Жалко их было. Они же голодные… Это не война тебе.

Нонна Бондырева (тогда еще Трошина) закончила педагогическое училище в Нижнем Тагиле, работала учительницей начальных классов. В турпоходе повстречала своего будущего мужа Николая Бондырева. Вместе с ним переехала на Камчатку в 1960 году.

Камчатка

Муж говорит: «Вот есть Камчатка, а есть Чукотка. Что хочешь, то и выбирай. На Камчатке предлагают нам жилье и работу, а на Чукотке — только тройной оклад». Я говорю, ну поехали тогда на Камчатку. Приехали, а оказалось ничего из обещанного нет, кроме работы для него. Я три дня прожила в морпорту, потом нам предложили снимать гостиницу. Но денег-то на это не было. Работать учителем меня не брали – была 46-ой по очереди. А еще должен был скоро родиться сын. Потом нам дали комнату в одном из домов на ул. Красинцев, там и родился мой Павлик.

Дочка Татьяна родилась уже в Оссоре в 1965 году. Там, поначалу, нас поселили в бывшую баню. Я какое-то время была в школе пионервожатой, потом устроилась в детский сад, где работала до 1978 года. Заочно выучилась в педагогическом институте Комсомольска-на-Амуре, получила специальность «Преподаватель дошкольной психологии и педагогики в педучилище». Но в педучилище таких специалистов, как я, было уже много, работать — негде.

В 1979 году наш Павлик окончил школу и собрался поступать в сельскохозяйственный институт на отделение охотоведения, хотел идти по стопам отца. Уже и по конкурсу прошел, но… погиб. Утонул. Очень было плохо. Долго не могла забыть.

Муж видел, как сильно я переживала, и «перетянул» меня в Елизово, где ему предложили должность в Госпромхозе. Здесь нам дали квартиру, в ней и живем с 1979 года. Я устроилась в областной ЗАГС заместителем заведующей, всю Камчатку объездила, когда вышла на пенсию мыла полы в Елизовском ЗАГСе.

Дорога к храму

Долго не могла пережить потерю сына. Как-то к нам в ЗАГС пришел священник. И я вдруг подумала, что, наверно, и не крещенная. Кто знает, крестили меня или нет? И спросить не кого. Коллеги мои все устроили, таинство крещения провел отец Ярослав. В то время у нас в Елизово церкви не было, потом построили, я стала ходить к отцу Диамиду, помогала: за лавочкой сидела, склад вела… Как на меня повлияло служение?  Впервые в жизни я узнала, что самый большой враг для человека, это он сам. То есть я сама себе большой враг, потому что всё зло исходит от меня, больше ни от кого. Вот насколько ты будешь исправляться, себя дисциплинировать, столько тебе и будет Господь давать благодати.

Беседовала Олеся Сурина

Поделиться в соцсетях

0 комментариев

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий Авторизация
Ваш комментарий успешно отправлен и появится на сайте после проверки модератором